В беларусских тюрьмах широко применяют политику изоляции и сокрытия информации о политзаключенных, то есть практику забвения. Много заключенных получают письма исключительно от родных, а о более публичных лицах даже у родственников нет информации месяцами. Например, скоро полгода, как нет никаких известий о политике Николае Статкевиче, адвокате Максиме Знаке. Месяцами ничего неизвестно про блогера Игоря Лосика, активистку Ольгу Майорову, с 6 июля нет никаких известий об осужденном журналисте Анджее Почобуте.
Такая cознательная пытка неопределенностью больно бьет прежде всего по родственникам политических заключенных. Зачем это делается? Поговорили с историком Алесем Пашкевичем.
«Режиму нужно, чтобы люди разуверялись и разочаровывались, и он уничтожает солидарность всеми средствами»
– Почему режим блокирует и скрывает информацию о политзаключенных?
–
Это одна из форм пыток. Многие политзаключенные, освободившиеся из тюрем и колоний, рассказывая о пережитом, отмечают, что одно из наиболее тяжелых испытаний, которое им приходилось там переживать, – это отрыв от источников информации, а то и полный информационный вакуум. Ограничение переписки деморализует многих, заставляет чувствовать себя забытыми и покинутыми. И, соответственно, разочаровываться в себе и в людях. Мол, в 2020 году была такая солидарность, такое единение, казалось бы, должна быть и сейчас мощная поддержка, но никто не пишет: всем все равно, такой народ неблагодарный, и так далее. Такие мысли неизбежно посещают политических заключенных, особенно тех, кто менее морально и идейно закален, слабее духом.
А это властям как раз и нужно. Чтобы люди разуверялись и разочаровывались. Солидарность – мощная сила, которую в 2020-м они собственными глазами увидели. И сейчас прилагают все усилия, чтобы ее уничтожить и свести к минимуму, а лучше к нулю. Поэтому и вводят для этого все доступные механизмы, среди которых – блокировка возможностей переписываться.
Что касается отсутствия информации о более публичных политзаключенных даже для близких родственников, то здесь имеет место желание дополнительно продемонстрировать: возможности системы безграничны, никаких краев для нее нет. Этим самым оппонентам шлется четкий сигнал: мы, мол, можем ваших близких вообще «обнулить», вывести в сферу неизвестности, почти несуществования – и вы с этим ничего не сделаете. И если хотите, чтобы что-то поменялось, то выход один –покаяться. А мы тогда, может, и скажем, что там с вашим родственником.
Это тем более актуально, потому что родственники публичных политзаключенных, как правило, такие же сильные и принципиальные личности, как и их заключенные родные. Поэтому, чтобы воздействовать на них с целью морально сломать, предпринимаются меры самой чрезвычайной подлости.
– Проведите параллели с другими авторитарными и тоталитарными режимами: как там относятся к политзаключенным?
– Наиболее характерный и в определенной степени к нам близкий, так как это постсоветское пространство, пример сознательной политики полного ограничения контактов политзаключенных с внешним миром – ситуация в современном Туркменистане. Там еще со времен первого их лидера Сапармурата Ниязова существует практика, когда людей, осужденных на большие сроки по политически мотивированным обвинениям, впоследствии полностью изолируют от общественности, и даже их ближайшие родственники годами и десятилетиями не имеют о них никаких сведений, вплоть до того, живы ли они вообще.
Наиболее известные лица, которые с этим столкнулись, – бывшие министры иностранных дел Туркменистана Борис Шихмурадов и Батыр Бердыев, которых в январе 2003-го осудили одного пожизненно, а другого на 25 лет заключения за якобы организацию попытки покушения на Ниязова.
С тех пор прошло более 20 лет, в конце 2006-го в Туркменистане после смерти Ниязова даже поменялся лидер, но никакой информации о судьбе этих людей до сих пор, кажется, так и нет. Единственно только в тоже уже очень далеком 2007 году новый туркменский президент Гурбангулы Бердымухамедов во время визита в США, отвечая на заданный ему вопрос о судьбе политзаключенных, «выразил уверенность», что бывшие высокопоставленные политики живы. Но с тех пор за целых 16 лет никакого ни подтверждения, ни опровержения этой информации не было.
В связи с такой ситуацией много лет существует международная правозащитная инициатива под названием «Покажите их живыми!», которая специально отслеживает состояние с политзаключенными в Туркменистане. Она проводит мониторинг ситуации и регулярно составляет и обновляет списки людей, которые были осуждены туркменскими судами и связь с которыми впоследствии исчезла. Теперь в него входит 161 (!) человек, но информация может быть далеко не полная, так как возможности мониторинга у туркменских правозащитников, как и у беларусских, очень ограничены.
При этом часто судьба туркменских узников не проясняется даже тогда, когда истекает срок их заключения: он или продолжается без публичного суда с демонстрацией живого узника, или власти вообще игнорируют эту тему, то есть узник и не выходит, и информации о каких-то новых судах над ним нет.
Вполне вероятно, что режим Лукашенко если и не готов пока полностью взять на вооружение опыт туркменских «друзей и союзников», то пристально к нему присматривается. И то, что сейчас происходит с отсутствием информации месяцами о многих политзаключенных, – прощупывание почвы относительно того, возможно ли ввести такую практику на беларусской почве. Это одно из проявлений превращения авторитарного государства в тоталитарное. И то, что такая практика у нас все больше ширится, свидетельствует о том, что мы, к сожалению, сейчас твердо на этом пути.
Стоит еще отметить, что и в советской репрессивной практике сталинского времени существовал приговор для политзаключенных с названием-эвфемизмом «10 лет без права переписки». Именно с такой формулировкой о приговоре сообщали родственникам, и те много лет жили с верой в то, что человек после отбытия наказания должен к ним вернуться. Но на самом деле эта формулировка означала расстрел, в лагеря людей с такими приговорами не отправляли.
После войны, даже еще при Сталине, многим родственникам сообщали, что их родные с такими приговорами умерли в заключении от различных болезней. Правда же стала известна только спустя много лет, во время сначала хрущевской, а после и горбачевской реабилитации репрессированных.
«Капитуляция перед режимом Лукашенко может только поменять имена политзаключенных, но не решить этой проблемы принципиально»
– Как можно повлиять на ситуацию с политзаключенными? Это вообще возможно в авторитарном/тоталитарном государстве? Были ли в истории позитивные примеры?
– К сожалению, при режимах, опирающихся при удержании власти исключительно на насилие, каких-то реальных возможностей влияния на ситуацию с политзаключенными со стороны общества нет. Имеется в виду – влияния непосредственного в рамках системы. И так будет до тех пор, пока сама система не начнет подвергаться эрозии под влиянием внутренних или внешних обстоятельств.
Обстоятельства эти могут быть самые разные. Иногда для явной и быстрой трансформации, или по крайней мере значительного умягчения системы, достаточно изменения в ней главной личности, как это произошло в СССР после смерти Сталина или в Испании после смерти Франко. В таких случаях диктатор, который долгие годы выстраивал режим исключительно под себя, по тем или иным причинам уходит, а его соратники, хотя и приняли власть в свои руки, управлять и жить по-старому не хотят сами, инициируя реформы сверху. Что позитивно сказывается и на судьбе политзаключенных. Хотя, конечно, есть и обратные примеры, как, например, тот же Туркменистан или Северная Корея, когда смена лидера принципиально ситуации не меняла.
Второй вариант. Если режим зависим от внешней поддержки, то устойчивость он начинает терять после того, как режим-донор сам сталкивается с сильными как внутренними, так и внешними экономическими и политическими вызовами, с которыми не может справиться. А потому, погруженный в собственные проблемы, больше не может полноценно поддерживать и сателлитов.
Это тот вариант, который переживали страны Центральной Европы в конце 1980-х, после того как в самом гаранте существования местных коммунистических авторитарных режимов, в СССР, начались процессы перестройки. В результате этого уже вскоре Коммунистической партии Советского Союза стало банально не до сохранения сферы влияния в соседних странах, что сразу почувствовали местные общества, добившись изменений – где через эволюционные механизмы, как в Польше или Чехословакии, а где и через кровавую революцию, как в Румынии. На судьбе политзаключенных это все, конечно, отразилось наилучшим образом.
Какой-то из этих путей, а вполне возможно, что комбинация обоих, по-видимому, ждет в определенной перспективе и нас. А вот варианта, что принципиального изменения текущей ситуации с политзаключенными можно добиться при сохранении и персонального нынешнего статуса-кво на вершине властной пирамиды, и при сохранении своей мощи и внутренней стабильности Россией, как мне кажется, уже не существует. Существенные уступки режиму личной власти Лукашенко, или, называя вещи своими именами, капитуляция перед ним, могут разве что поменять имена политзаключенных, но не решить этой проблемы принципиально. Слишком много красных линий за последние годы пройдено всеми участниками политических процессов в регионе.
Саша Гоман /ИР belsat.eu
